Где вы… дни улетевшие,  моменты ?..
Оценят ли… навязанного блага миг ?..

Глава первая

Трясущимися руками, мужчина, в возрасте примерно сорока лет, жадно глотая, опустошил полный до краёв гранёный стакан. Красное дешёвое вино, кислый запах которого был слышен за версту, за считанные секунды, будто горная река отправилось в горло страдающего человека. Страдание превратило кожу его лица в серый, нездоровый цвет. Коварная болезнь, которая поглотила его тело до самой последней клеточки, буквально кричала, заявляя о себе так громко, что из далека было видно — » Смотри, я живу в нём, он мой !» Этот страшный диагноз, который не был принят ещё ни одним зависимым от алкоголя человеком, так вжился в это существо, что близкие люди уже и забыли его настоящие, красивые черты лица, дарованные ему природой при рождении. Каждая складка на небритых щеках, каждая морщина на лбу глубиной в сантиметр, говорила о том, что хозяин данного тела давно страдает этим недугом.
Громкая отрыжка на время вернула к жизни этого мужчину, а желудочный скрип,  напомнил о том, что с самого утра в нём не было ни крошки. Из дома он выехал с первыми ранними лучами, а сейчас солнце пряталось за горизонт, заглядывая в окно бара ярко — красным светом, напоминая жителям этих мест о приближении ночи, о завершении дня и о том, что завтра возможно будет сильный ветер, что будут изменения в погоде. Приоткрыв глаза, он медленно протянул стакан бармену и невнятно пробормотал:
— Ещё…— при этом вытирая рукавом влажные губы, которые не успели обсохнуть от предыдущей порции хмельного напитка. Стул коричневого  цвета пошатнулся под ним, изредка покачиваясь из стороны в сторону, он старался держать баланс, создавая  вид трезвого и вполне успешного посетителя. Хотя,  как всем известно, что в местах, где продавалось дешёвое вино на разлив, редко можно было встретить реализовавшегося в жизни человека, ну быть может только изредка захаживал кто-либо из них, и то, лишь запить временную депрессию. В придорожном винном баре, который находился недалеко от аэропорта стояла жуткая вонь, от разлитого на пол спиртного напитка. Капли на полу от пролитого вина стали серого, пыльного цвета, налипший слоями мусор от обуви посетителей указывал на то, что  хозяин бара не держал уборщицу, специального технического персонала и скорее всего, бармен, который обслуживал клиентов, лишь изредка прибирал этот зал. Помещение было неухоженным, на старых обшарпанных стенах висели плакаты, с которых смотрели чьи-то лица, но никто из посетителей не обращал на них внимание. Заполненные окурками пепельницы из дешёвого стекла дополняли всю эту картину, ещё больше делая комнату неприглядной и серой, а дым, который полностью заполнил всё свободное пространство, стоял сизым туманом в непроветриваемом помещении и казалось бы повесь топор, он непременно зависнет, качаясь на коромыслах густого табачного дыма. В углу за круглым столиком сидел пьяный старичок, повернувшись в сторону окна, он сделал важный вид, якобы наслаждается открывающейся перед его взглядом картиной подаренной небом, которую к сожалению не мог видеть, не мог осознавать всю красоту дарованной ему сверху силой, так как давно пребывал в алкогольном забытье, сопел под шум взлетающих над его головой самолётов.
Старый, разваливающийся от времени стул вновь пошатнулся и сидевший возле барной стойки мужчина, раскинул ноги в разные стороны, как бы ловя под собой пол удерживая равновесие.
—Я сказал тебе, ещё ! Повтори ! Ну же ! — еле проговаривая слова, сказал он недовольно.
Бармен молча посмотрел на мужчину, давая понять, что прежде бы оплатить нужно. Работая с такими клиентами каждый день, он уже выработал свою тактику поведения, которая безоговорочно работала.  Пряча взгляд от молодого парня, мужчина сунул  руку в карман своих брюк, достал скомканную пачку денег и, не отсчитывая нужной суммы, бросил её так, как будто что-то страшное вдруг попало в его ладонь. Деньги упали рядом с его рукавом, посмотрев на них сквозь затуманенные глаза, он брезгливо толкнул их в сторону молодого человека.
— Думаю, вам на сегодня уже достаточно пить, идите домой, пока вы ещё в состоянии это сделать,—произнёс сердобольный парнишка, выбирая купюры из бумажного комка  денег. Он положил в кассовый ящик столько, сколько стоила доза спиртного и наполнил вином гранёный стакан заляпанный пальцами клиента.
— Не твоё это дело, заботиться о моём состоянии !— с пренебрежением в голосе ответил мужчина. По интонации чувствовалось, что такие советы он получал постоянно.— Моя мать сегодня умерла… — сказал он с надрывом и по-детски, но с громким мужским придыхание заплакал.
Парень поставил бутылку на винную полку, которая была по правую сторону от него, рядом с дешёвыми сортами вин, а после нагнулся и где-то в ящиках, что стояли у него под ногами нашёл тряпку. Поднявшись, он начал протирать место разлива этой грязной серой тряпкой, которую давно уже не полоскал, ей же он протёр кран для разливного вина, оно было ещё дешевле бутылочного напитка. Закончив с так называемой минутной уборкой, он жалостными глазами посмотрел на мужчину. Что-то было в этом клиенте трогательное,  казалось бы столько лиц прошло за этот короткий срок пока он здесь, но именно он заставлял его испытывать странные чувства, в груди сжималось и щемило при виде таких душевных страданий. Вновь, заботясь о нём, он взял оставшиеся деньги, сдачу, которая лежала возле использованной салфетки с красными пятнами от вина и засунул их в нагрудный карман рубашки клиента, после произнёс тихим голосом:
— И всё же… Думаю для вас лучше пойти домой…
— Я буду пить ! Для этого есть повод и не учи меня жить, молодой ещё, чтобы говорить мне что нужно делать ! Эх, жизнь моя !— отхлебнув вино и не вытирая капли с влажных губ он вдруг заговорил стихами Высоцкого:
— Идёт охота на волков, идёт охота !
На серых хищников-матерых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты… — тут он затих, придерживая дыхание опустил голову на рукав, закрыв глаза и еле проговаривая слова, продолжил:
— Только сзади я радостно слышал
Удивлённые крики людей…— вновь остановился, поднял голову, посмотрев в никуда он сказал,— вот и жена… тоже, целый день мне говорила, ты должен лететь… и попрощаться с матерью… Сумку собрала и денег дала на дорогу. Знаешь… а я мать свою не видел уже много лет, шестнадцать что ли ?…— замер на время,—  а может и больше, уже не помню,— он почесал затылок, поправил взлохмаченные  побелевшие от времени волосы, резко смахнул слезу, вновь опрокинул стакан с вином и громко поставив его на барную стойку продолжил изливать свою душу абсолютно постороннему человеку:
— Помню… когда улетел из дома матери, первой моей дочери было несколько месяцев. Потом мать ко мне прилетала, тогда у нас с женой была уже вторая девочка и первой на тот момент было года три. Это был последний раз, когда я её видел… Сейчас у меня уже пятеро ребятишек… Да, целый отряд…— он посмотрел на свою правую руку, сжал так сильно в кулак, что моментально от напряжения вздулись вены на запястье, так, что даже был заметен пульс от ударов сердца в остановившейся на время крови в этом месте. И, в это же время он издал странный звук, похожий на рычание дикого зверя, который вышел из глубины его больной души. Стиснув зубы, неприятно проскрипев ими, он поднял голову и посмотрел на молодого парня стеклянными глазами, как бы ища в нём понимание. Скорее всего он искал оправдания, оправдания всех поступков в его жизни, в том числе и этому. Удерживая свой взгляд несколько секунд, он опустил голову и вновь из его уст пошли стихи. На этот раз строчки  любимого поэта Сергея Есенина:
— Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне…
Слёзы, одна за другой бежали по его лицу застревая в щетине седого цвета, они как в густом лесу терялись и медленно спускались к подбородку. Рукавом рубашки он промокнул мокрые от слёз щёки и продолжил:
— Знаешь, а старшей дочери уже восемнадцать лет… Да… давно я не видел свою мать,— произнеся эти слова, он закрыл двумя руками лицо и вновь начал громко плакать. Его плечи вздрагивали и воротничок на рубашке приподнялся оттого, что так судорожно двигалась его сухая, жилистая спина. Через минуты три он взял салфетку, которая лежала рядом со стаканом, вытер ею лицо, громко высморкался и спрятал её в карман своей идеально выглаженной сорочки, туда, где лежали деньги. Содержимое кармана просвечивало через светлую пастельно-голубого цвета ткань и оттопыриваясь привлекало взгляд тёмным пятном на свежей стираной рубашке.
Несмотря на то, что он уже много лет не работал и эти долгие годы заполнял лишь алкоголем и друзьями с одинаковыми предпочтениями, привычка одеваться опрятно и красиво неизменно осталась в нём. Несомненно, это также  большая заслуга его жены, которая не переставала уделять ему внимание,  хоть и не получала в ответ особой благодарности.
— Вы больше не должны пить, ведь вам же нужно лететь,— проговорил парень, чувствуя себя неловко в данной ситуации.
Размазывая слёзы по лицу, которым казалось нет конца и края, мужчина, не сдерживая свою душевную боль разрывающую его изнутри, вдруг неожиданно крикнул:
— Я пропустил рейс и самолёт уже улетел !— он поднял голос, сделав его более грубым. Таким образом он хотел показывать, что в этом нет его вины, зная что нападение — лучшая защита. И тут же, вспомнив, что он не дома, и что перед ним совсем чужой человек, достав из кармана брюк просроченный билет на самолёт, показав его бармену, сделал лицо невинного ребёнка, понизил тон и продолжил говорить уже чуть еле слышным хриплым голосом:
— Я подумал…— пробормотал он ухмыляясь,— вернее жена мне сказала… Сказала что я должен попрощаться, вон и вещи собрала…— повторил он, махнув головой в сторону дорожной сумки тёмно-синего цвета, которая сиротливо лежала на соседнем стуле с не до конца застегнутым главным замком посередине. Сумка была продолговатая, небольшого размера и из замочной щели высовывались вещи, которые аккуратно были сложены руками его заботливой супруги. Когда мужчина кивнул в сторону своей сумки, бармен автоматически взглянул на неё, и издалека она ему показалось похожей на странное существо, которое он ранее никогда не видел. Существо, изо рта которого торчали: то ли зубы разного размера и цвета, то ли язык непонятной формы. На время ему стало как-то не по себе, всё-таки каждодневные разговоры с пьяными людьми его утомляли и в эту минуту он подумал, что пора бы поменять работу, и найти что-то более приличное, да спокойное, чтобы зарабатывать себе на учёбу и жизнь. Молодой парень несколько раз моргнул и протерев глаза посмотрел на клиента, а тот, интуитивно чувствуя, что всё внимание принадлежит опять ему, продолжил выкладывать свою жизнь:
— Знаешь…— вздохнул он, доставая пачку папирос из кармана брюк,— я мать не видел уже много лет, а отца своего я вообще никогда не видел ! Мой отец сгорел в танке ! Он на войне был ! Он был герой ! Мой отец был герой, это так мне мать сказала…— говорил он это, чиркая спичкой много раз по старому коробку, пока та не сломалась. Сломанную пополам он бросил её на пол рядом с барной стойкой, а после и спичечный коробок полетел в след за ней. Он воткнул в рот папиросу, помусолил её немного, потом трясущимися руками вынул изо рта, резко смял и зло бросил на пол. По его состоянию уже было видно, что ни пить и  курить ему не хотелось. Вернее уже не лезло ему всё это и не приносило как ни удовольствия, так и не удовлетворения, лишь зависимость руководила его сознанием, его отключенным мозгом и телом. Потирая руки, которые вспотели от перенапряжения, он говорил дальше:
— Когда я родился, его уже не было в живых ! Знаешь парень, что пережила моя мать во время войны ?!. Не знаешь… А я знаю !— и громко стукнув кулаком в грудь, он процедил сквозь зубы. — Я знаю… я знаю, что мой отец сгорел…— тут же его лицо перекосилось, как будто в этот момент он сам горел. Ужасная картина тенью пробежала по мутным от алкоголя глазам, какая-то дикая тоска, безысходность ситуации проползла по его пьяному, потерянному лицу. На красной от высокого внутреннего давления шее натянулась жила, его губы начали сжиматься ещё сильнее, как сжимаются, когда человек переживает нестерпимую боль и которую всеми силами сдерживает, чтобы посторонние не догадались о ней. В это мгновение он издал звук похожий на волчий вой, после с тяжестью выдохнул воздух, который сдавливал его грудь, через минуту расслабился, немного обмяк и продолжил:
— Почему она так мало мне о нём рассказывала ? Я не знаю его фамилию, не видел его фотографии… Он сгорел, ты знаешь, он сгорел в танке !— слёзы побежали с новой силой. В этот момент уже было не совсем понятно, по чьей всё-таки усопшей душе плакали его глаза и по кому бежали ручьём эти горькие слёзы. Возможно по матери, которую не видел много лет и уже никогда не сможет подробнее расспросить про отца ? По отцу и от рисующейся картинки в голове его ужасной смерти, от незнания его настоящего имени, от неимения возможности знать его лица ? Или по себе, о своей судьбе, что ему выпала такая доля в этой жизни: родиться в такое время, в такой ситуации и знать об отце лишь только этот страшный эпизод его жизни ? О ком, так сильно плакало и разрывалось сердце этого человека ?.. Всю свою сознательную жизнь он пытался придумать себе лицо своего отца, рисовал его в мыслях. Он представлял и мечтал о том, что все хорошие черты ему достались именно от него. Всё детство его душа завидовала детям, которые имели родителя — папу.На протяжении многих лет он рассказывал одну и туже историю о своём батьке, как частенько он его называл. И как больно ему было от того, что он не имел ни одного документа подтверждающего о его существовании. Так же никакой бумаги о том, что он погиб на войне и сгорел в танке. В свидетельстве о рождении в строке отец — он имел прочерк, фамилия ему досталась от матери. По ком сейчас горько плакало его раненное с детства сердце, из-за чего так сильно страдала его покалеченная душа ?..
Стеклянные его глаза наполнились кровью и он вновь заговорил:
— Переправа, переправа…— забубнил он еле ворочающимся языком и как будто попав в события военных дней он начал наизусть читать Василия Тёркина, отрывок из произведения, которое когда-то он знал наизусть, всё, от начала до конца !
— Переправа, переправа!
Берег правый, как стена…
Этой ночи след кровавый
В море вынесла волна.
Было так: из тьмы глубокой,
Огненный взметнув клинок… Эх…— вздохнул он…— Никудышная память,— потерев затылок, продолжил читать то, что приходило в его одурманенную зельем голову:
— Переправа, переправа…
Темень, холод. Ночь как год.
Но вцепился в берег правый,
Там остался первый взвод.
И о нем молчат ребята
В боевом родном кругу,
Словно чем-то виноваты,
Кто на левом берегу…
Предпоследнее строчки он промолвил так тихо, что было трудно  разобрать слова и было такое чувство, как будто его и самого не было здесь, в этом месте, в этом времени.
Последние годы память начала его подводить, всё, что он когда-то читал наизусть, потихоньку стало стираться, исчезать. А были такие дни в его молодые и активные годы жизни, когда он без всякой запинки мог на память прочитать полностью всё произведение, от начала до конца не зависимо от размера текста. С такой любовью и упоением он цитировал многих своих понравившихся авторов. Без остановки и усталости, часами выдавал их произведения своим слушателям, что трудно было не признать — память он имел феноменальную и это действительно был талант. В настоящий период времени, его друзья и близкие люди уже перестали восхищаться такой способностью, так как все показательные выступления сопровождались горячительными напитками, после которых непременно был скандал. Жена и дети, видя его в таком состоянии предпочитали спрятаться, они старались уходить, исчезнуть из поля зрения, чтобы лишний раз данная сцена не обернулась трагедией для них. А друзьям — собутыльникам нужна была лишь выпивка, чем он охотно делился и никогда не скупился на такой каждодневный праздник, на котором предоставлялась возможность показать свои умения во всей красе. Не состоявшись в жизни и не найдя выхода всем своим талантам, таким как: игра на аккордеоне, от природы он имел идеальный слух, играл и подбирал музыку не имея специального образования; так же он хорошо рисовал, был наделён художественными данными, одно время даже создавал картины на заказ; умел из дерева смастерить различные предметы домашнего обихода и многое другое, обычно про таких говорят — золотые руки, но не найдя себя и не применив достойно данные Богом таланты, он заливал эту проблему, свою социальную неадаптированность горячительным напитком, алкоголем и страдая от этого недуга, он делал тяжёлой свою жизнь и жизнь своим близким людям, причиняя им, как душевную, так и физическую боль.
Жена много раз предлагала ему опомниться, но всё было тщетно. Она отправляла его лечиться, в то время были лечебницы, где занимались с людьми с таким заболеванием. Каждый раз после лечения, выходя так скажем на свободу, он начинал пить с удвоенной силой. При этом он всегда обвинял бедную женщину в том, что она навязывает ему диагноз. Он считал, что она всё делает для того, чтобы избавиться от него. В то время сам себя он всегда считал совершенно здоровым и эта излишняя забота и опека о нём лишний раз выводила его из себя. Возвращаясь из лечебницы, он буквально через несколько дней становился на прежний путь самоуничтожения и сводил с ума всех своих родных, жену и детей, которые на самом деле желали ему лишь добра…
— Я мечтал о сущем чуде:
Чтоб от выдумки моей
На войне живущим людям
Было, может быть, теплей,
Чтобы радостью нежданной
У бойца согрелась грудь,
Как от той гармошки драной,
Что случится где-нибудь… — чуть еле слышно пробормотал он строчки из произведения А. Твардовского и посмотрел в глаза парню, взгляд которого был глубоко сочувствующим. «Ещё один сердобольный доброжелатель…»— подумал в тот момент мужчина и ухмыльнулся пьяной кривой улыбкой…Глава втораяОн не помнил, как в тот день вернулся домой, не знал сколько часов он просидел под деревом в кромешной тьме, как холодная ночь укрывала его своим звёздным, прохладным одеялом. В пьяном угаре он провожал самолёты, которые взлетали над его головой. Стеклянными и полными слёз глазами смотрел им вслед. Он представлял: как в одном из них летит к той, которая носила его под сердцем девять месяцев. Летит к той, которая мучаясь родила его на свет, подарила ему эту жизнь и благодаря ей он подарил жизнь его пятерым детишкам. Сидя в ночи, он периодически читал стихи своей ушедшей матушке. И, до конца не понимал, просто не мог осознать самого главного, что с её переходом в другой мир, он стал сиротой. У него больше нет возможности взять её тёплую руку и прижать к своему лицу, нет возможности глядя в глаза попросить друг у друга прощения и признать все свои ошибки. Он так и не понял, какие серьёзные изменения произошли в этот день его жизни. Он ещё долго и горько плакал, рассказывая небу о своём отце, о своей боли, он неистово бил себя в грудь и рвал на части свою душу, а шум двигателей, взлетающих с аэродрома огромных машин, безжалостно заглушал его сердечные крики — муки и уносил далеко в облака. Не знал он, сколько времени и как долго просидел на холодной и твёрдой почве. Он давно уже ничего не чувствовал. Вот и сейчас, он не чувствовал, как рёбра острых камней впивались ему в ягодицы. Его тело перестало испытывать боль, лишний раз напоминая ему о том, что он ещё жив. В ту ночь, прислонившись к стволу старой яблони, сухие и перезревшие плоды которой висели у него прямо над головой, в тот день, этот мужчина так и не смог понять главного — зачем он родился, для чего пришёл на эту землю…

Заключение

Он исчез из жизни детей, когда его второй дочери исполнилось примерно тридцать лет. Она была замужем и имела маленькую дочь, у него была внучка… внучка,  которую он так и не увидел, как и многих других своих наследников. Однажды ей приснился сон, как она ходит по кладбищу и ищет могилу отца. После развода родителей её отец пропал без вести, никто из семьи не знал, жив он или давно уже умер. Раньше, приходя в церковь она ставила свечи и молилась за его жизнь, но после этого сновидения, каждый  раз, когда у неё была возможность, она приносила цветы к любому памятнику и просила усопшего передать её отцу. Сидя на чужой могиле, она часто вспоминала события ушедших дней, с тех пор прошло почти двадцать лет. Когда-то в детстве она пряталась от него, боялась попасть на глаза, не хотела чтобы он мучил её своими пьяными разговорами, которые заканчивались тем, что он начинал искать изъяны в ней. Вечерами, когда мама была на работе, она боялась заходить в дом, чтобы не остаться с ним один на один, поэтому сидела на улице и терпеливо ждала её возвращения. А сейчас, сейчас она часто в мыслях разговаривает с ним по душам, рисует в своей голове доброе и улыбчивое лицо отца и ведёт с ним беседы о жизни. По прошествии многих лет, имея небольшой опыт жизни и изучая психологию людей, она начинает понимать своего отца, слышать боль, которая рвалась из его раненой души. Она понимает бабушку, мать отца, которая пережив Ленинградскую блокаду и родив сына в конце войны, рассказала ему историю о его родителе, решив таким образом создать героическую историю гибели, того, кто якобы подарил ему жизнь, и при этом избежать ненужных вопросов. Она понимает свою маму, которая двадцать три года мирилась с его характером, с его картинкой видения мира, стараясь сохранить семью и отца детям, тем самым навязывала своё добро и всячески терпела его запои, периодически обращаясь к помощи специалистов. Сейчас, она понимает, почему всё это произошло с ним… Она понимает и прощает ему все детские годы, когда он лишал её элементарного счастья, разрушая всё и губя всех вокруг, а прежде всего самого себя. Она простила ему все его поступки, понимая с какой душевной болью он встретился прийдя на этот свет. Она понимает его и очень сильно любит. Да, он не совершил в своей жизни героического поступка и он так далёк от идеала хорошего отца, зато — она носит его фамилию. Она знает его лицо и все лучшие качества, которые от него перешли ей. Она знает все его таланты…

» Спасибо, папа… Не знаю, чтобы я сейчас сделала, если бы вдруг увидела тебя, если бы ты вновь появился в моей жизни ?.. Наверно я бы просто обняла тебя, держала бы в своих объятиях долго, долго… я бы поделилась с тобой своей любовью, своим теплом, своим светом… Я люблю тебя, твоя дочь… Татьяна »

Порою очень сложно понять другую душу,
и сердце человека… расслышать нелегко…
В глазах боль не увидеть с которою явился,
с которой в этом мире не смог себя найти…